Я, Назина Валентина Григорьевна (в детстве Гончарова) родилась 20 ноября 1938 года в глухой заимке Родыгина «Колхоз Димитрова» Тигрицкого сельсовета Минусинского района 20 ноября 1938 года.
У нас в заимке было всего 35 дворов, из них только 6 домов пятистенные, а остальные небольшие домики. После войны на 3 домика увеличилась родная моя деревенька (до сих пор близка сердцу), исчезла в начале шестидесятых годов прошлого века. Какая же там природа! Кругом лес, бор, пруд, а сколько родников!
В колхозе было 350 га земли. Были лошади, коровы, овцы, свиньи, телята, имелась пасека, сад. Были кузница, мельница, сушилка. Но не было света, не было керосина, машин и тракторов. Не хватало рабочих рук. Все делали вручную, дрова пилили ручной пилой, дороги ремонтировали лопатой. Дуги, сани делали сами.
Когда грянула война осиротела наша заимка. Все ушли на фронт. Остались старики, женщины и дети. Нас было у мамы трое. Когда началась война младшему брату было 6 дней, мне было 2,5 года, старшая сестра на 2,6 года старше меня. Взрослые работали с темна до темна, а если нужно и в ночь. Скирдовали, молотили, сортовали, веяли. А мы, дети, были предоставлены сами себе. На нас был огород: полоть, копать, воды с речки наносить. За все у нас отвечала старшая сестра, мама спрашивала с нее, а она меня приучала и била (может вредничала я), а брата она жалела, он был совсем маленьким. Работали под лозунгом «Все для фронта! Все для победы!».
Взрослые не только работали, зимой у маминой тети собирались пели, плакали, вязали для фронта носки, варежки. Также отправляли на фронт сушеную морковь и картошку, нарезанную лапшой.
У нас детства не было, его отняла война. Мы рано повзрослели. Я даже удивляюсь, что я много помню. Были страшные военные годы, мы пережили голод и холод. У нас была битая из глины русская печь, на которой мы спали. Света не было, не было керосина, а чтобы освещалась изба, жгли смолёвые лучинки. И была железная печь. Без которой жить было невозможно.
Когда началась война у нас было две собаки, Полкан и Найда. Полкана, похожего на овчарку, забрали на войну, а Найда, спасительница наша, осталась с нами. Мы возили на ней из леса сухостой на растопку железной печки, березовые и сосновые ветки. Собака у нас была очень умная. До сих пор я не забываю о ней — белая с черными пятнами. Сколько раз приносила нам хлеб! Воровала. Поскарябает лапами в дверь, откроем, она посреди избы положит хлеб, сядет и облизывается. Но муж учительницы задавил нашу Найду (болели легкие у него). Мы рыдали по ней очень долго.
Не дала нам погибнуть природа, что только мы не ели. Только стает снег, бежим босиком на косогор за полевым луком и чесноком. Ели саранки, медунки, огоньки, солодку, лебеду, черемшу, сусликов, весной на болоте собирали сорочьи яйца, ловили рыбу. Мои дедушка и бабушка по маминой линии кормили всех детей на заимке, не разбирая свои они или чужие. Дед ловил сусликов, а баба на ночь унесет их в речку вымачивать, а потом натушит или подсушит, потом кормили всех детей. Помню, в огороде у них росло много кукурузы, у деда были жернова, он перемалывал кукурузу, потом в полученную муку добавляли травы, делали лепешки и кормили ребятишек. Став взрослым Саша Восарев, встретив в Абакане мою тетю, говорил: «Была бы живая бабушка Дорошиха, я бы через весь Абакан пронес ее на руках». Жил в Черемушках. Давно его нет в живых. Дедушка и бабушка собирали детей, водили по ягоды. Дед был глухой, но лес знал хорошо. Баба показывала нам лечебные травы.
Мы росли как сорная трава. От земли не отросли, помогали колхозу. Пололи посевы, закладывали силосные ямы, работали на сенокосе, на уборке. Возили волокуши, подскребали, гребли. Летом приходилось быть подпаском, пасти свиней. Война не щадила никого, от голода падали лошади, коровы, их отпаивали овсом и стародубкой. Колхозные пашни пахали на лошадях и на коровах. Трактор был один. На тракторе работала моя тетя Дорохова Валентина Афанасьевна. Ей было всего 16 лет! Работали много, очень много. За трудодни, раньше говорили за палочки. Давали крохотный паек, я до сих пор помню этот хлеб.
Помню у нас был патефон. Мы у мамы просили есть, она заводила патефон, мы слушали и засыпали, а мама плакала. За нашим огородом, за речкой выли волки.
Помню, мы слушали тарелку – это было такое радио. До сих пор в ушах голос Левитана. И плакали, и прыгали от радости, когда наши гнали врага.
До сих пор помню незабываемый день, когда окончилась война. Был солнечный день. Люди бежали к колхозной конторе. Плакали, обнимались, несли столы к конторе. Несли продукты, кто что может. И всей заимкой, за одним столом, отмечали День Победы!
Но не всем было суждено вернуться домой. Помню, как вернулся мой дядя Дорохов Алексей Афанасьевич. Красивый, возмужавший, в красивой форме зеленого цвета. Моя милая, добрая бабушка Пелагея упала в обморок от радости, еле отвадились. Ее старший сын Дорохов Иван Афанасьевич погиб. Со связкой гранат он бросился под немецкий танк, уничтожив его. Схоронен в братской могиле в деревне недалеко от Витебска, а средний – Николай, пропал без вести.
Помню, как вернулся мамин средний брат Сысойкин Трофим инвалидом. Это страшное зрелище. Мы гурьбой побежали смотреть солдата. Когда забежали в избу было застолье. Дядя Трофим сидел к нам спиной, курил. На спине у него была сквозная дыра, прострелены легкие, и в это отверстие выходил дым. Каждый год он лечился в военном госпитале в Красноярске.
Наш отец вернулся из госпиталя в 1946 году. Мы с братом в это время лежали в больнице, истощенные от голода. Отец сразу продал патефон за мешок овсяной муки.
После войны жилось тоже очень трудно. Но это была уже друга жизнь, без войны!
